жив; и вообще, негоже мисс Браунинг этак-то похваляться своим девичеством в присутствии четырех вдов, у которых на всех было шестеро честных, достойных мужей. Не в обиду вам будет сказано, мисс Эйр! — Это относилось к несчастной старой деве, которая после ухода мисс Браунинг осталась единственной представительницей незамужнего сословия. — А я бы уж порассказала ей об одной барышне, ее любимице, которая того и гляди выскочит замуж, да такими окольными путями, каких я еще не видывала; ходит в сумерки на свидания со своим возлюбленным, будто моя прислуга Бетти или ваша Дженни. Да и звать-то ее Молли — что, на мой взгляд, обличает дурной вкус тех, кто дал ей такое прозвание, имя-то пристало разве какой посудомойке. Впрочем, суженого она себе выбрала не из простых: он и собой хорош, да и умом не обижен.

Все, кто сидел за столом, внимали этим откровениям с пристальным любопытством, за исключением хозяйки дома миссис Доус, которая понимающе улыбалась одними глазами и многозначительно поджимала губы, пока миссис Гудинаф не договорила. А потом скромно произнесла:

— Вы, полагаю, имеете в виду мистера Престона и мисс Гибсон?

— Господи, вам-то кто сказал? — вопросила миссис Гудинаф, оборачиваясь к ней в изумлении. — Уж не я, это точно. Мало ли в Холлингфорде Молли и кроме нее, впрочем, пожалуй, из таких благородных-то больше и не одной. Я ведь не называла имен.

— Нет. И все же я знаю. Мне тоже есть что порассказать, — продолжала миссис Доус.

— Вот как! И что же? — осведомилась миссис Гудинаф, терзаемая любопытством и отчасти ревностью.

— А вот что. Мой дядюшка Шипшенкс видел их на подъездной аллее в поместье — говорит, здорово их напугал, а когда он поддел мистера Престона, что тот, мол, встречается этак со своей возлюбленной, тот не стал отпираться.

— Что же! Раз уж столько всего вышло на свет, и я расскажу все, что знаю. Вот только, дамы, я вовсе не хочу чем-то повредить бедняжке, вы уж сохраните то, что я вам поведаю, в тайне.

Разумеется, они ей это пообещали; что может быть проще.

— Моя Ханна, она еще замужем за Томом Оуксом и живет в Пирсон-лейн, всего неделю назад собирала сливы и видит: по дороге торопливо шагает Молли Гибсон — явно торопится к кому-то на встречу, а тут Ханнина малышка Анна-Мария упала и ударилась, и Молли (а у нее, как известно, доброе сердце) подняла ее; так что если до того у Ханны и были какие сомнения, то с тех пор уж их не осталось.

— Но она ведь была одна, верно? — поторопила рассказчицу одна из дам, ибо именно в этот драматический момент миссис Гудинаф отвлеклась, чтобы откусить кусок кекса.

— Одна. Я же сказала, у нее был такой вид, будто она торопится на встречу, а некоторое время спустя из леса, прямо за Ханниным домом, выбегает мистер Престон и говорит: «Дайте мне, добрая женщина, стакан воды, там даме дурно, или истерика у нее, или еще что». Он-то Ханну не знал, а она его — да. «Том Дурень не знает всех, кто знает Тома Дурня» — да простит меня мистер Престон; уж он-то кто угодно, только не дурень. И я вам еще кое-что порасскажу — уж это-то я видела собственными глазами. А видела я, как Молли передала ему письмо в лавке у Гринстеда, и было-то это только вчера, а он глянул на нее, мрачный как туча, потому как она-то меня не заметила, а он — да.

— Но они более чем подходящая партия, — заметила мисс Эйр. — Почему же они делают из этого тайну?

— Некоторым по нраву таиться, — отозвалась миссис Доус. — Тайные свидания — это так романтично!

— Да, без того оно им — как еда без соли, — вставила миссис Гудинаф. Вот только я всегда думала, что Молли Гибсон не из таких.

— Гибсоны очень много о себе понимают? — воскликнула миссис Доус, скорее вопрошая, нежели утверждая. — Миссис Гибсон как-то нанесла мне визит.

— Еще бы, вас ведь тоже рано или поздно будет пользовать наш доктор, — сказала миссис Гудинаф.

— Она вела себя весьма любезно, притом что она на короткой ноге с графиней и со всем семейством из Тауэрс; да и сама — настоящая леди: обедает, говорят, очень поздно и вообще сама утонченность.

— «Утонченность»! Да когда Боб Гибсон, ее муж, впервые сюда приехал, ему было не до утонченности — радовался бараньей котлете у себя в приемной, потому как другого очага у него тогда и вовсе не было; мы тогда, помнится, звали его Бобом Гибсоном, а теперь вряд ли кто решится на такую фамильярность. Боб! Подумать только! Все равно что назвать его трубочистом!

— Сдается мне, все это представляет мисс Гибсон в нелучшем свете, — проговорила одна из дам, стремясь вернуть разговор к куда более интересным недавним событиям. Но едва услышав это вполне естественное замечание по поводу своих откровений, миссис Гудинаф тут же напустилась на говорившую:

— Ничего подобного, и я попрошу вас не говорить в таком духе о Молли Гибсон; уж я-то ее знаю с колыбели. Да, это странно, если хотите. Но у меня и у самой в ее возрасте были странности, — например, я в жизни не съела с тарелки ни одной ягоды крыжовника, мне обязательно надо было пойти и самой сорвать их прямо с куста. А вот некоторым оно так по нраву — пусть даже оно не по нраву мисс Браунинг, которая считает, что все ухаживания должны происходить только под носом у родителей. А сказать я хотела одно: что уж от кого не ждала, так от Молли Гибсон; скорее на такое способна эта хорошенькая вертихвостка Синтия, или как там ее; право же, я одно время готова была поручиться, что это по ней сохнет мистер Престон. А теперь, дамы, позвольте пожелать вам доброй ночи. Терпеть не могу, когда зря транжирят добро, а моя Хетти, ручаюсь, уже спалила свечу в фонаре до самого основания, вместо того чтобы вовремя ее потушить, как я ей и велела сделать, коли ей придется меня ждать.

Дамы церемонно присели в реверансе и на том расстались, не преминув поблагодарить миссис Доус за приятнейший вечер; в те времена еще придерживались этих старомодных правил вежливости.

Глава 47

Скандал и его жертвы

Вернувшись в Холлингфорд, мистер Гибсон обнаружил, что у него накопилась масса неотложных дел, и не преминул пожаловаться, что за два относительно свободных дня теперь придется расплачиваться целой неделей тяжкого